В театре абсурда ты главный герой....

Мир Беккета весьма специфичен, чтоб не сказать больше. Здесь совершенно непонятно, как, что, что будет, что было и было ли. Винни, погруженная в землю по шею, почти не помнит, что когда-то была свободна, что у нее были руки. Владимир и Эстрагон окончательно запутались в том, что было у них в прошлом и что будет в будущем. Они знают только то, что ждут Годо. Многие ли могут сказать о себе то же самое? Миллионы, как отвечает то ли Диди, то ли Гого. В этих парах трудно разобрать, кто есть кто и насколько они разделены.
В "Конце игры", в "Эндшпиле" все по-другому. Пары как раз таки обособлены: и старые супруги Нелл и Нагг, и двое главных героев - слепой инвалид и его ... как это назвать, сиделец, что ли? Клов присматривает за Хаммом, но делает это из рук вон плохо. За родителями Хамма, сидящими в мусорных ящках - тоже. Впрочем, Хамм сам потом требует завинтить крышки урн ( погребальных, видимо) и выбросить. Старики его раздражают. Они заняты своей жизнью до того, вспоминают, переговариваются и даже пытаются смеяться. А вот Хамм не может найти общего языка с Кловом, наверное, потому, что не особо и пытается. Его заботит своя боль, но не окружающий мир. Которого нет. есть только все это замкнутое протсранство темной комнаты, есть смутные воспоминания о хорошем, что было раньше и, пожалуй, о времени вообще. Еще есть плюшевый песик на трех ногах, любимец Хамма, которым Клов потом избивает его нещадно. И тогда выведенный Хамм почти плачет: "Бей меня чем угодно, но не песиком! не песиком!" Когда Клов окончательно уходит, бросая Хамма на верную гибель, он сначала держит песика в руках ( на руках), чтоб не так было страшно. А потом отшвыривает сам.
Никакого смысла, скажете вы? А я скажу - смысл есть. Неясно, произошла ли где-то катастрофа или просто все заточились добровольно: игра жизни завершается. И это умирание, наверное, страшнее всего. Это страшнее, чем тонущая в земле старуха, потому что ее когда-то пытались откопать, это хуже, чем непрерывное ожидание неведомо кого, потому что чем мы собственно всю жизнь занимаемся. Это особая пьеса беккета - совсем лишенная света.