mirror mirror on the wall, show me where the bombs will fall.
Чайна Мьевиль "Железный Совет"Чайна Мьевиль "Железный Совет"
Вы, сударь, абсолютно безжалостны к моему изъеденному мозгу.
Первую треть книги я разделяла коллективное недоумение по поводу «Железного Совета» - и неплохо, и не шедевр, а именно их я привыкла ожидать от английского социалиста с именем «Китай». Я люблю Мьевилля за города, прекрасней которых нет нигде, но эта книга, скорее, о путешествии к ним. О путешествии к Железному Совету, городу на колесах и пару, к Нью-Кробюзону, самому прописанному мегаполису всех выдуманных миров, к утопическому городу торжествующего социализма.
Я не люблю социализм, которого в этом романе очень много, и не верю в него – мне кажется, что Мьевилль написал ее для себя и для тех, кто любит и верит. Но, черт возьми, я еще не видела книг, от которых хочется забыть о своих политических убеждениях хоть на минуту и стать частью революции.
Эта революция обречена на провал, и пусть Железному Совету некуда отступать, но и впереди его ждет только поражение – Мьевилль в этом правдив и жесток. Наверное, более правдив и более жесток, чем в других своих книгах, потому что здесь и погромы, и болезненная ненависть к тем, кто не похож на тебя, и война, и коррупция, и ужасы практически «фордовского» капитализма, и безнадежная усталость, и безнадежная борьба.
Это первая книга у Мьевилля, в которой появилась гомосексуальная линия, которая сначала слегка удивила – просто своей нехарактерностью. А потом я подумала, что книгу о борьбе угнетенных было бы тяжело представить без нее.
Здесь есть красивое, есть типично приключенческое, есть экскурс по тому самому Нью-Кробюзону, и по болотам копьеруков, и по какотопическому пятну, где что-то искажает время и пространство. Но это только дополнения, только канва для социалистического манифеста, на фоне которого теряются даже герои. Пожалуй, то, что ни один из них не полюбился по-настоящему – а Иуда-големист, бас-лаговский Ленин на бронированном вагоне (а ведь Железный Совет – это поезд), так и вовсе чем-то раздражал.
Но у этой фантастической истории про людей, которые угнали поезд и укатили на нем строить будущее без эксплуатации, есть то, из-за чего она просто не может не понравится.
Я никогда, наверное, не видела таких сюрреалистических, таких невероятных и таких правильных концов в литературе.
А еще я определила, как мне кажется, оптимальный порядок чтения Бас-Лаговского цикла: «Вокзал потерянных снов», чтобы очароваться, «Железный Совет», чтобы удивиться, «Шрам», чтобы влюбиться.
Кристиан Крахт "Я буду здесь, на солнце и в тени"Кристиан Крахт "Я буду здесь, на солнце и в тени"
Сперва мне показалось, что все просто – чересчур просто для нарисованного в голове антиутопического образа безжалостно-морозной стимпанковой Швейцарии, которую обещали описание и обложка. Швейцарии, в которой уже сто лет как воцарился коммунизм, потому что Ленин не уехал в Россию, а остался делать революцию там. Швейцарии, которая уже сто лет воюет с нацистами, и все никак не может победить, потому что победа никому не нужна (привет, Оруэлл).
Кристиан Крахт, которого я абсолютно субъективно готова любить только за имя и названия, которые он дает своим книгам, обхитрил меня. Так бывает, когда ты неожиданно понимаешь, что заблудился: еще минуту назад все казалось вроде бы знакомым, а сейчас ты в каком-то чужом месте, в каком-то чужом мире. Этот момент никогда невозможно уловить. Невозможно было уловить момент, когда из простой повесть превратилась чуть ли не в галюциногенный слипстрим.
Да здравствует Швейцарская Советская Республика – это первое, что мы узнаем. Это, и то, что вокруг очень холодно, звук бомбежки привычен, как тиканье часов, а коллаборационисты оказываются подо льдом. Все остальное становится известно очень потом – и то, что России больше нет на картах мира, и что верные коммунисты разучились писать, и то, что англичане объединились с нацистами, и даже то, что главный герой африканец, у которого сердце с правой стороны. Доблестный африканский офицер скандинавской армии, вот она, социалистическая дружба народов. Она призрачна и иллюзорна – в том смысле, что, воспитанный как швейцарский солдат, главный герой постепенно возвращается к своим корням, и нередкие упоминания о них у Крахта теплые, солнечные, дышащие жаром Черного континента – удивительно просто, откуда у автора-скандинава с бледным серьезным лицом и холодными глазами к нему столько любви.
Да здравствует Швейцарская Советская Республика. И фантасмагорический город-в-скале, триумф технологи, вызывающий, почему-то, смутные ассоциации с толкиеновской Морией, и безумные погони сквозь зиму за врачом-поляком, которого нужно арестовать, и скрытое противостояние между военными и политиками, которого не лишена никакая война, даже эта. От нее здесь все устали, к ней здесь все привыкли – не осталось ни одного человека, который бы родился в мирное время и не засыпал бы под грохот канонады вместо колыбельных. Отстраненность – это эмоциональная черта всех хороших книг о войне, по-моему.
Антиутопия здесь маячит где-то на фоне, и это даже жаль. Но чернокожий офицер, у которого когда-то были карие глаза, а теперь они стали голубыми, такими яркими, что от него шарахаются люди, искренне симпатизирует своим товарищам по коммунистическому цеху, и так же искренне, но бее особой рьяности, ненавидит нацистов. Идет война, но война еще не признак антиутопии, даже если она идет сто лет; и героев тяжело назвать несчастными. Тяжело, потому что кажется, что они не чувствуют ничего вообще, до того момента, как начинается духовное путешествие на юг.
И этот конец, бескомпромиссный и отчаянный хэппи-энд. Мне далеко не все пришлось по душе, но, тем ни менее: я себе нашла, кажется, новый объект для литературного сталкинга. Герр Крахт, будьте готовы.
А еще обложка совершенно шикарная, по-моему.
Юкио Мисима "Жажда любви"Юкио Мисима "Жажда любви"
Мисима мог бы стать превосходным врачом. Есть какая-то отстранённость опытного хирурга в том, как он вскрывает чужие души скальпелем. Скрупулезно, аккуратно, не испытывая, кажется, ничего, кроме профессионального интереса. И, как тому самому превосходному врачу, ему непонятные симптомы и запутанные диагнозы кажутся очевидными. Эцуко для него как запись в медицинской карте. Только вот я не фармацевт, и не могу ее расшифровать.
«Жажда любви» мне сначала казалась чем-то среднем между «Шумом прибоя» с простой происходящего и «Смертью в средине лета» с ее непривычным восприятием трагедий. Эцуко страдает – она намерено загоняет себя в рамки страданий, потому что вне их ей некомфортно, вне их она как городская женщина, неожиданно переехавшая в деревню. Она и есть городская женщина, неожиданно переехавшая в деревню. Ее характер изменяется с той неуловимостью, с которой меняется отражение в воде. Страницу назад она была вялой, странной женщиной, которая вечно в состоянии полусна – как в летний полдень. А еще через страницу она как магнит для всего черного. Не плохого – просто черного.
Потом случился конец, в котором безошибочно угадывается более поздний Мисима со своим излюбленным хобби – огрей читателя по голове чем-то изящным, но от этого не менее тяжелым. Крышкой антикварного пианино, например. И этот конец одновременно восхитителен и непонятен, потому что Эцуко жаждет какой-то совершенно особой любви. Ее определение явно далеко от того, что можно прочесть в словарях, но становится ли оно менее настоящим? Менее любовью?
Кто бы мог подумать, что это настолько страшная женщина. Страшная тем, что у нее внутри, кажется, черная дыра ревности, которую можно заполнить только самоотверженным, прочувствованным, любимым страданием.
Мне так сложно называть любимые книги, но любимый автор у меня один.
Сунь-цзы "Искусство войны"Сунь-цзы "Искусство войны"
Некоторые вещи действительно никогда не меняются: законы природы и законы войны. Чтобы подтвердить последнее, достаточно потратить полтора часа на прочтение этого небольшого трактата, написанного две с половиной тысячи лет назад. У нас есть атомные бомбы, танки и автоматы Калашникова, которых не было у древних китайцев, но на самом деле это ничего не меняет. Потому что они лишь инструменты, использование которых зависит всего от двух слов: стратегия и тактика. О них и есть «Искусство войны», потому что – они и есть искусство войны, в котором нет ничего нового, зато полно того, о чем каждый из нас недостаточно много думал.
А еще: война ведь не только на поле боя и у осажденных городов. У каждого найдется своя персональная Третья мировая – и ее логика останется точно такой же.
Вот уж что воистину must read.
Минеко Ивасаки "Настоящие мемуары гейши"
Минеко Ивасаки "Настоящие мемуары гейши"
В какой-то мере я благодарна Артуру Голдену за то, что он написал «Мемуары гейши», при этом половину переврав. Потому что не будь этой книги, возможно, Ивасаки-сан никогда не взялась бы за перо – или лучше сказать, за кисточку? И у меня было бы одним источником вдохновения меньше.
Мне кажется, основная цель этих мемуаров – которые, на этот раз, действительно мемуары, и они еще прекрасней, когда ты знаешь, что все это реально, все это возможно, - объяснить, кто такие гейши. Не куртизанки, не хостес, а женщины искусства.
Женщины труда, я бы сказала, или женщины совершенства. То, что находится за стенами «мира цветов и ив», куда заказана дорога всем посторонним, - это маленькая женская армия, с муштрой и ежедневной, ежечасной борьбой за прекрасное. С тех пор в этой борьбе никто не преуспел лучше них. Естественно, современные женщины куда лучше ориентируются, скажем, в макроэкономике – но, если смотреть правде в глаза (это всегда так неприятно), то действительно ли они так хороши в том, что делают, как были хороши в своем искусстве гейко? Уметь станцевать любой фрагмент из сотни танцев, уметь сыграть на музыкальном инструменте, поддержать беседу на любую тему, от физики до театра, располагать людей, выжить среди такой конкуренции и при всем этом быть потрясающе красивой. Иногда мне кажется, что мы не можем пожертвовать для таких результатов силы просто потому, что у нас их столько нет.
Есть три вещи, которые мне понравились больше всего.
Первая: быть гейшей – это работа, и Ивасаки-сан честно пишет об этом. О том, что под голову подкладывают деревянную дощечку, чтобы не испортилась прическа, и о том, что перед встречей с клиентом они детально изучают то, над чем он работает. Прочесть книги или статьи писателя, ориентироваться в его любимых темах, стать специалистом за несколько дней. Надеюсь, мне хватит силы воли в будущем подходить к своей работе с такой же ответственностью.
Вторая: быть гейшей – это очень сложная работа, и Ивасаки-сан честно пишет об этом. Она захотела стать лучшей, и она стала лучшей, девочка, которая когда-то так боялась всего, что часами не вылазила из шкафа. Девочка, которая любила быть одна, и характер которой совсем не подходил для этой профессии. Девочка, которая спала три часа в сутки, которая репетировала и репетировала, которая любила то, что она делает, и делала это всегда. И самое главное, что ей будто бы и невдомек, какой огромный путь она проделала и сколько работы переделала – это девочка выросла в женщину, которая не умеет жаловаться, не умеет сдаваться и не умеет кичиться своим превосходством.
Третья вещь не имеет отношения к гейшам. Она имеет отношение к тому, что возможно если не все, то очень многое – и для этого не нужно 99% таланта. Для этого нужно 99% уверенности, работы и борьбы с собой. Чтобы стать кем-то лучше. Чтобы стать самой лучшей.
Вы, сударь, абсолютно безжалостны к моему изъеденному мозгу.
Первую треть книги я разделяла коллективное недоумение по поводу «Железного Совета» - и неплохо, и не шедевр, а именно их я привыкла ожидать от английского социалиста с именем «Китай». Я люблю Мьевилля за города, прекрасней которых нет нигде, но эта книга, скорее, о путешествии к ним. О путешествии к Железному Совету, городу на колесах и пару, к Нью-Кробюзону, самому прописанному мегаполису всех выдуманных миров, к утопическому городу торжествующего социализма.
Я не люблю социализм, которого в этом романе очень много, и не верю в него – мне кажется, что Мьевилль написал ее для себя и для тех, кто любит и верит. Но, черт возьми, я еще не видела книг, от которых хочется забыть о своих политических убеждениях хоть на минуту и стать частью революции.
Эта революция обречена на провал, и пусть Железному Совету некуда отступать, но и впереди его ждет только поражение – Мьевилль в этом правдив и жесток. Наверное, более правдив и более жесток, чем в других своих книгах, потому что здесь и погромы, и болезненная ненависть к тем, кто не похож на тебя, и война, и коррупция, и ужасы практически «фордовского» капитализма, и безнадежная усталость, и безнадежная борьба.
Это первая книга у Мьевилля, в которой появилась гомосексуальная линия, которая сначала слегка удивила – просто своей нехарактерностью. А потом я подумала, что книгу о борьбе угнетенных было бы тяжело представить без нее.
Здесь есть красивое, есть типично приключенческое, есть экскурс по тому самому Нью-Кробюзону, и по болотам копьеруков, и по какотопическому пятну, где что-то искажает время и пространство. Но это только дополнения, только канва для социалистического манифеста, на фоне которого теряются даже герои. Пожалуй, то, что ни один из них не полюбился по-настоящему – а Иуда-големист, бас-лаговский Ленин на бронированном вагоне (а ведь Железный Совет – это поезд), так и вовсе чем-то раздражал.
Но у этой фантастической истории про людей, которые угнали поезд и укатили на нем строить будущее без эксплуатации, есть то, из-за чего она просто не может не понравится.
Я никогда, наверное, не видела таких сюрреалистических, таких невероятных и таких правильных концов в литературе.
А еще я определила, как мне кажется, оптимальный порядок чтения Бас-Лаговского цикла: «Вокзал потерянных снов», чтобы очароваться, «Железный Совет», чтобы удивиться, «Шрам», чтобы влюбиться.
Кристиан Крахт "Я буду здесь, на солнце и в тени"Кристиан Крахт "Я буду здесь, на солнце и в тени"
Сперва мне показалось, что все просто – чересчур просто для нарисованного в голове антиутопического образа безжалостно-морозной стимпанковой Швейцарии, которую обещали описание и обложка. Швейцарии, в которой уже сто лет как воцарился коммунизм, потому что Ленин не уехал в Россию, а остался делать революцию там. Швейцарии, которая уже сто лет воюет с нацистами, и все никак не может победить, потому что победа никому не нужна (привет, Оруэлл).
Кристиан Крахт, которого я абсолютно субъективно готова любить только за имя и названия, которые он дает своим книгам, обхитрил меня. Так бывает, когда ты неожиданно понимаешь, что заблудился: еще минуту назад все казалось вроде бы знакомым, а сейчас ты в каком-то чужом месте, в каком-то чужом мире. Этот момент никогда невозможно уловить. Невозможно было уловить момент, когда из простой повесть превратилась чуть ли не в галюциногенный слипстрим.
Да здравствует Швейцарская Советская Республика – это первое, что мы узнаем. Это, и то, что вокруг очень холодно, звук бомбежки привычен, как тиканье часов, а коллаборационисты оказываются подо льдом. Все остальное становится известно очень потом – и то, что России больше нет на картах мира, и что верные коммунисты разучились писать, и то, что англичане объединились с нацистами, и даже то, что главный герой африканец, у которого сердце с правой стороны. Доблестный африканский офицер скандинавской армии, вот она, социалистическая дружба народов. Она призрачна и иллюзорна – в том смысле, что, воспитанный как швейцарский солдат, главный герой постепенно возвращается к своим корням, и нередкие упоминания о них у Крахта теплые, солнечные, дышащие жаром Черного континента – удивительно просто, откуда у автора-скандинава с бледным серьезным лицом и холодными глазами к нему столько любви.
Да здравствует Швейцарская Советская Республика. И фантасмагорический город-в-скале, триумф технологи, вызывающий, почему-то, смутные ассоциации с толкиеновской Морией, и безумные погони сквозь зиму за врачом-поляком, которого нужно арестовать, и скрытое противостояние между военными и политиками, которого не лишена никакая война, даже эта. От нее здесь все устали, к ней здесь все привыкли – не осталось ни одного человека, который бы родился в мирное время и не засыпал бы под грохот канонады вместо колыбельных. Отстраненность – это эмоциональная черта всех хороших книг о войне, по-моему.
Антиутопия здесь маячит где-то на фоне, и это даже жаль. Но чернокожий офицер, у которого когда-то были карие глаза, а теперь они стали голубыми, такими яркими, что от него шарахаются люди, искренне симпатизирует своим товарищам по коммунистическому цеху, и так же искренне, но бее особой рьяности, ненавидит нацистов. Идет война, но война еще не признак антиутопии, даже если она идет сто лет; и героев тяжело назвать несчастными. Тяжело, потому что кажется, что они не чувствуют ничего вообще, до того момента, как начинается духовное путешествие на юг.
И этот конец, бескомпромиссный и отчаянный хэппи-энд. Мне далеко не все пришлось по душе, но, тем ни менее: я себе нашла, кажется, новый объект для литературного сталкинга. Герр Крахт, будьте готовы.
А еще обложка совершенно шикарная, по-моему.
Юкио Мисима "Жажда любви"Юкио Мисима "Жажда любви"
Мисима мог бы стать превосходным врачом. Есть какая-то отстранённость опытного хирурга в том, как он вскрывает чужие души скальпелем. Скрупулезно, аккуратно, не испытывая, кажется, ничего, кроме профессионального интереса. И, как тому самому превосходному врачу, ему непонятные симптомы и запутанные диагнозы кажутся очевидными. Эцуко для него как запись в медицинской карте. Только вот я не фармацевт, и не могу ее расшифровать.
«Жажда любви» мне сначала казалась чем-то среднем между «Шумом прибоя» с простой происходящего и «Смертью в средине лета» с ее непривычным восприятием трагедий. Эцуко страдает – она намерено загоняет себя в рамки страданий, потому что вне их ей некомфортно, вне их она как городская женщина, неожиданно переехавшая в деревню. Она и есть городская женщина, неожиданно переехавшая в деревню. Ее характер изменяется с той неуловимостью, с которой меняется отражение в воде. Страницу назад она была вялой, странной женщиной, которая вечно в состоянии полусна – как в летний полдень. А еще через страницу она как магнит для всего черного. Не плохого – просто черного.
Потом случился конец, в котором безошибочно угадывается более поздний Мисима со своим излюбленным хобби – огрей читателя по голове чем-то изящным, но от этого не менее тяжелым. Крышкой антикварного пианино, например. И этот конец одновременно восхитителен и непонятен, потому что Эцуко жаждет какой-то совершенно особой любви. Ее определение явно далеко от того, что можно прочесть в словарях, но становится ли оно менее настоящим? Менее любовью?
Кто бы мог подумать, что это настолько страшная женщина. Страшная тем, что у нее внутри, кажется, черная дыра ревности, которую можно заполнить только самоотверженным, прочувствованным, любимым страданием.
Мне так сложно называть любимые книги, но любимый автор у меня один.
Сунь-цзы "Искусство войны"Сунь-цзы "Искусство войны"
Некоторые вещи действительно никогда не меняются: законы природы и законы войны. Чтобы подтвердить последнее, достаточно потратить полтора часа на прочтение этого небольшого трактата, написанного две с половиной тысячи лет назад. У нас есть атомные бомбы, танки и автоматы Калашникова, которых не было у древних китайцев, но на самом деле это ничего не меняет. Потому что они лишь инструменты, использование которых зависит всего от двух слов: стратегия и тактика. О них и есть «Искусство войны», потому что – они и есть искусство войны, в котором нет ничего нового, зато полно того, о чем каждый из нас недостаточно много думал.
А еще: война ведь не только на поле боя и у осажденных городов. У каждого найдется своя персональная Третья мировая – и ее логика останется точно такой же.
Вот уж что воистину must read.
Минеко Ивасаки "Настоящие мемуары гейши"
Минеко Ивасаки "Настоящие мемуары гейши"В какой-то мере я благодарна Артуру Голдену за то, что он написал «Мемуары гейши», при этом половину переврав. Потому что не будь этой книги, возможно, Ивасаки-сан никогда не взялась бы за перо – или лучше сказать, за кисточку? И у меня было бы одним источником вдохновения меньше.
Мне кажется, основная цель этих мемуаров – которые, на этот раз, действительно мемуары, и они еще прекрасней, когда ты знаешь, что все это реально, все это возможно, - объяснить, кто такие гейши. Не куртизанки, не хостес, а женщины искусства.
Женщины труда, я бы сказала, или женщины совершенства. То, что находится за стенами «мира цветов и ив», куда заказана дорога всем посторонним, - это маленькая женская армия, с муштрой и ежедневной, ежечасной борьбой за прекрасное. С тех пор в этой борьбе никто не преуспел лучше них. Естественно, современные женщины куда лучше ориентируются, скажем, в макроэкономике – но, если смотреть правде в глаза (это всегда так неприятно), то действительно ли они так хороши в том, что делают, как были хороши в своем искусстве гейко? Уметь станцевать любой фрагмент из сотни танцев, уметь сыграть на музыкальном инструменте, поддержать беседу на любую тему, от физики до театра, располагать людей, выжить среди такой конкуренции и при всем этом быть потрясающе красивой. Иногда мне кажется, что мы не можем пожертвовать для таких результатов силы просто потому, что у нас их столько нет.
Есть три вещи, которые мне понравились больше всего.
Первая: быть гейшей – это работа, и Ивасаки-сан честно пишет об этом. О том, что под голову подкладывают деревянную дощечку, чтобы не испортилась прическа, и о том, что перед встречей с клиентом они детально изучают то, над чем он работает. Прочесть книги или статьи писателя, ориентироваться в его любимых темах, стать специалистом за несколько дней. Надеюсь, мне хватит силы воли в будущем подходить к своей работе с такой же ответственностью.
Вторая: быть гейшей – это очень сложная работа, и Ивасаки-сан честно пишет об этом. Она захотела стать лучшей, и она стала лучшей, девочка, которая когда-то так боялась всего, что часами не вылазила из шкафа. Девочка, которая любила быть одна, и характер которой совсем не подходил для этой профессии. Девочка, которая спала три часа в сутки, которая репетировала и репетировала, которая любила то, что она делает, и делала это всегда. И самое главное, что ей будто бы и невдомек, какой огромный путь она проделала и сколько работы переделала – это девочка выросла в женщину, которая не умеет жаловаться, не умеет сдаваться и не умеет кичиться своим превосходством.
Третья вещь не имеет отношения к гейшам. Она имеет отношение к тому, что возможно если не все, то очень многое – и для этого не нужно 99% таланта. Для этого нужно 99% уверенности, работы и борьбы с собой. Чтобы стать кем-то лучше. Чтобы стать самой лучшей.
-
-
08.08.2012 в 11:07полностью присоединяюсь, хотя люблю две книги и экранизацию Голдена. Но Настоящие мемуары поразительны)
-
-
08.08.2012 в 11:10-
-
08.08.2012 в 13:01-
-
08.08.2012 в 13:03